Ваши работы для конкурса.

[[Epta] Хлебная крошкa Енот]

10 июля 1943 года. Район деревни Прохоровка. 38 часов до начала величайшего в военной истории танкового сражения.

- Петька, тебя, видать, в край контузило, - ворчал, изрядно чавкая свежеоткрытой тушенкой, Максим Ромоданов, - эдакий бес вселился, лучше бы поел. Говорят, час от часу должна сирена раздаться. Немцы уже рвут дугу.
- Да черт бы тебя драл, старый конь!, - Петька ударил своей перебитой рукой по башне тридцатьчетверки. На мгновение парню показалось, что танк аж вздрогнул под ним.
Уже второй день, как молодой, невысокий танкист, с перебинтованной головой, грязный в копоти, он смотрел в даль, на станцию… на вновь и вновь прибывающие танки, хаотично передвигающиеся на свои позиции противотанковые установки, бесконечные рвы, уходящие в даль на десятки километров. Закопанные танки были украшены ветками и редкими маскировочными сетками. Люди суетились, так же как и муравьи в пожар - всё было в движении, все знали свое дело. Кто-то устанавливал пулеметы, кто-то ковырялся в технике, а кто-то ходил между бойцами и поливал их матом.

Лишь взвод старшего лейтенанта Ромоданова, от которого осталось с десяток танков, гордо красовался на высотке. Она была обрывиста, сворлива, её поверхность покрывали редкие деревья, в остальном же – пустошь да гладь. Лишь с низу небожилось небольшое болото. Мертвое, дурно пахнущее. Своим смрадом водоем плавно сливался в окружающей атмосферой.

Они прибыли в Прохоровку одними из первых - помятые в боях, раззадоренные горечью потерь, жаждущие вступить в бой, пускай последний. Ромоданов, этот прожженный запахами папирос, солярки, пороха матерый покусанный волк, понимал, что даже если его ребята составляют резерв, в бой придется вступить. Они на высотке – выгодной стратегической позиции. За Прохоровкой – многокилометровая пустошь – громанднейшее пространство для обхода в тыл советским войскам. Сдача Прохоровки, железнодорожной станции – сдача всей Курской дуги, затем и Москвы, и войны в целом.
Сразу после обоснования на возвышенности, Максим Ромоданов приказал окопаться трем танкам, остальным предельно замаскироваться под местность: «В бой вступим как только дистанция полета снаряда соблаговолит, с возвышенности спустимся как только туман войны образуется». Командирский танк отъехал немного поодаль от остальных.

Невысокий, как и любой уважающий себя танкист, Максим был слегка полноват, обладал незаурядным чувством юмора, к старости сменяющегося столь же незаурядным ворчанием. Его тридцатьчетверка, с которой они бок о бок прошли пол страны, была вся увешена заплатками, каждая из которых, по словам стралея имела свою историю. Даже не смотря на то, что все они смешались в голове его в единую кучу, что сам бог не разберет. На рации, работающей через раз, красовалось н-ное количество засечек, равных уничтоженным экипажем ромодановской тридцатьчетверки немецкой бронетехники.

Рассвет дал о себе знать. Восходящее солнце слепило Петьку, мешая заниматься ему любимым своим делом этих дней. Петька пытался сосчитать танки. Останавливаясь и незаурядно злясь на сотне, ибо дальше вести счёт он не мог, Петька глубоко вздыхал и начинал, было, петь песню. Как тут же из ниоткуда появлялся озабоченный Ринат Мазов. С криком «Начнёшь – плохо кончишь!», он несся к Петьке, которого обильно поливал благим матом. Ринат добирался уж было до танка, как тут же кавказские корни вновь уходили под землю. Он смотрел на часы, чесал разодранное, неумытое лицо, подтягивал штаны, а затем, плюнув в сторону, уходил по своим делам. Коих, кстати было не так уж и много, всего лишь одно.

Человек, до войны не верящий в какие-либо приметы, не придающий значения ничему сверхъестественному, взял в привычку перед каждым боем отправлять письмо в свою родную деревню, своей маленькой сестре, которую он сплавил старухе-соседке, чтобы пойти на войну, в 154 танковую бригаду. В первый месяц войны погиб их отец, чуть позже, при бомбардировке тракторного завода, - мать. Он считал своей мессией «вернуть должок», плюс, ни капельки не смыслил в воспитании детей, не умел готовить, убираться. Война стала для него первым домом. Здесь ему столько же комфортно, сколько страшно. Именно страх перед битвой, или во время бомбардировки, обстрела, Ринат мимолетно пытался описать в письмах, каждое из которых подписывал «вместо похоронки».

Он взял написание писем за некую традицию, начал придавать этому особое значение. Вплоть до того, что победа была достигнута именно потому, что Ринат, сам Ринат написал письмо сестре.

Ближе к обеду солнце быстро перекрылось тучами. Они были налиты свинцом и опускались так низко, что Петьке казалось: небо, это тяжелое и необъятное небо вот-вот рухнет на него, на Рината, лейтенанта Ромоданова, на немцев, оно покроет собою всю землю, и войну.

Ринат возвращался со станции довольный, его зубы казались белоснежными на фоне прокопченного лица.

- Победим? – с ухмылкой, обращаясь к Ринату, спросил Ромоданов.
- Иначе и быть не может.
- Отослал, - ответил Ринату лейтенант, в конце добавив – лычки протри. Найдут – запишут в рядовые. Разбираться не станут.
- Четвертого сегодня вообще видел кто? – с обыденным недоумением спросил стралей. Этот вопрос вошел в его повседневность. Каждый день, в районе 5 часов вечера, когда каждый уважающий себя англичанин выпивает чашечку чая, Максим Ромоданов пытался досчитаться своего «четвертого», шального и игривого заряжающего. «Четвертый» - не более, чем прозвище младшего сержанта Романа Алехина. Будучи студентом одного из московских училищ, ведя довольно распутную для того времени жизнь, кутя каждые подаренные богом выходные, в его голове не мог уместиться факт начала войны. Как Роман, такой молодой, богатый, может вмешиваться в ход истории, в ход грязной беспощадной стервы-войны. К слову сказать, то самое утреннее объявление о нападении фашистской Германии, прозвучавшее по громофонам 22 июня 1941 года, навсегда перевернуло мировоззрение юного балагура.

Уже на следующий день Роман поступает на курсы военной подготовки, мобилизируется в армию, как и сотни других зеленых студентов.
«Трехлинейку на троих» - уже здесь перед Ромой повеяло недюжим запашком смерти.
Осенью 41го эти самые студенты героически сдерживали натиск немецкий войск, ложились под танки с гранатами, ползли к убитому товарищу за винтовкой и патронами, они пытались выжить. Пытался выжить и Роман, который стоял, как ошалелый, посередине рва, образовавшегося от разрыва артиллерийского снаряда. Это была не контузия. Обычный шок. Он не знал, что делать. В одночасье забыл, как перезаряжается его винтовка. В ушах звон, перед глазами все куда-то бегут. Падают. Его ров, как ушная воронка, заполняется стонами, разрывами снарядов, шумом гусениц танков.
В его расплывчатом взгляде показалась немецкая громадина, которой после Роман начнет бредить в госпитале. Груда железа, намеренно движущаяся в его сторону. Роман пошел на встречу, как в ушах раздался невыносимый звон, потупивший взор. Темно. Больно.

Очнулся наш герой уже в госпитале, от невыносимой боли штопания рваной раны на левом боку.
В этом самом госпитале, уже позже, Роман Алехин познакомится со старшим лейтенантом Максимом Ромодановым, потерявшим на операционном столе заряжающего своей тридцатьчетверки. Старлей услышал сонный бред раненого, потерявшего много крови Романа, о «большой железяке», что не могло не привлечь внимания бывалого танкиста. Затем Ромоданов сделал предложение, от которого Роман не смог отказаться: еще раз увидеть стальную гору, много стальных гор, испепеляющих все живое на своем пути.

- Лёгок на помине, - с радостью возгласил Петька, очень тесно привязавшийся к Четвертому за срок службы.
- Волочет чего-то, - добавил в свою очередь Ринат, вот уже третий день не бравший куска в рот.

Ромка бежал на высотку с двумя кузовками, чем-то изрядно набитыми. Уже стоя в метрах десяти от командира Ромоданова, было слышно гордое ворчание: «Ворованное и самогонку тащи обратно».
- Квас безобидный, как и моя покойная прабабка, а ленд-лизовские консервы хвалят абсолютно все внизу.
- Где надыбал то? – протянув свои жадные руки к корзине с консервами, мычал Ринат.
- Где взял, там уже нет. Не ваше дело. Могу сказать лишь одно: моя добыча честно заработанная.
«Вернее выигранная, в карты», - прошептал про себя старлей.
Но отменять пир свои бойцам, коих на высотке насчитывалось пара десятков, Максим Ромоданов не хотел. И под музыку Петькиной гармони вся высотка выла песни, а затем, весьма педантично, старший лейтенант дал команду «отбой».

Все разбрелись на боковую. Петька, у которого никак не получалось уснуть, что-то мешало ему, какое-то нехорошее предчувствие. Полнолуние. Решившийся прогуляться Петька почувствовал на своей голени чью-то хватку, наклонил голову вниз и увидел отражающие лунный свет глаза старлея. Они сильно походили на кошачьи, правда, имели нездоровый отблеск.

- Чего не спишь, солдат?
- Предчувствие у меня плохое, спать не дает, - озабоченно ответил Петька, старающийся поскорее закончить эту беседу и отчалить к станции, на зверобоях посидеть.
- Коли не спишь, сядь рядом со мной и сиди, ходить, бойцов будить не за чем. Вместе бдеть будем.

Справедливости ради стоит обмолвиться, что Максима Ромоданова в ту ночь так же не мог одолеть сон. В его голове теплились мысли, начиная от глупых догадок, с какой ноги лучше встать, заканчивая хладными расчетами, сводившимися в тому, что немцам не стоит атаковать днем, в ясную погоду, в таком случае они просто-напросто будут ослеплены солнцем. К счастью, старший лейтенант не был немцем, и думал, как воспользоваться этим обстоятельством.

Полнолуние придавало кромешной мгле особую яркость, а ночные обитатели фауны пытались стать единым оркестром. Максим смотрел в небо и игрался зубами с колосом травы во рту. Он был спокоен. Пока не прозвучала сирена. В бой!
Максим услышал эту сирену, раздававшуюся со станции одним из первых и тут же молнией бросился будить рядом лежавшего Петьку, Петька Рината, Ринат Ваньку и так вся высотка через пять минут была в состоянии сонной боевой готовности.

Раздался страшной силы грохот, ежесекундно на укрепления, станцию и её окрестность посыпался шквал артиллерийских снарядов. В небе кружили немецкий бомбардировщики, редкие штурмовики.

- Идут, товарищ лейтенант! – проорал Петька, вылезая из танка, - с северо-востока прут гады, много, много их!
- По машинам.

Двигатель их легендарной тридцатьчетверки неохотно зажурчал, завизжал. Спустя какой-то час поле боя превратилось в какой-то оркестр, профессионально исполняющий похоронный марш. Максим Ромоданов поначалу опешил. Такого количества танков он никогда в своей жизни не видел. Немцы давили наши километровые оборонительные линии. Подоспевшие советские истребители принялись угощать фашистов, безнаказанно унижавших наших сверху.

Всё шло не по плану. Оркестровая яма сражения целиком и полностью покрылась мглой, приборы наблюдения стали беспомощны. А немцы подошли вплотную.

- Ринат, на спуск давай, в атаку, попытаемся обойти их нашими силами.
- Так точно.

Перевалившись с высотки на полной скорости через железную дорогу, ромодановская тридцатьчетверка чуть было не уткнулась в горящую Пантеру.

- Тигр справа, разворачивай, Ринат, живее сукин сын!
- Заряжай Рома, заряжай, боком стоит!

Советский танк всеми силами пытался избежать попадания, но заботой немецкого экипажа стала обезглавливание их Тигра. Зверобой фугасным снарядом не пощадил.

- То то же, - проскрипел зубами Ромоданов, - дави тварей!

Максим не успел закончить свою фразу, Ринат не успел тронуться…
Тридцатьчетверка старшего лейтенанта Ромоданова уныло горела в окружении экзотических Тигра и Пантеры, рядом раздавался дикий стон раненого бойца. Немецкий бомбардировщик не пощадил их: Рината Мазова, Романа Алехина. Они покинули поле боя сразу, молча.

Максим Ромоданов ревел у горящего танка пару часов, после чего отсутствие ног и крови дало о себе знать.

Петька же до сих пор числится пропавшим без вести. Кто-то говорит, что видел его рядом с рейхстагом, кто-то утверждает, что Петьку застрелили при попытке удрать из конц.лагеря.

Последняя «похоронка» Рината дошла до деревни спустя неделю после прохоровского сражения.
«Вернусь, скоро, жди».